Русский язык — государственный язык Российской Федерации, язык международного общения в Центральной Евразии, в Восточной Европе, в странах бывшего Советского Союза, один из шести рабочих языков ООН, ЮНЕСКО и других международных организаций. На нем разговаривает 255 миллионов человек (по данным исследования Государственного института русского языка им. А. С. Пушкина за 2024 год).

6 июня в мире отмечается День русского языка. Праздник был учрежден ООН в 2010 году и приурочен ко дню рождения великого русского поэта Александра Пушкина.

Последние несколько лет медийное пространство пестрит заявлениями и призывами очищать русский язык от заимствований, переходить на «исконно русские» слова, использовать только русский язык при названии заведений и мероприятий.

Но какие они,  «исконно русские» слова? Большое Радио решило разобраться, как влияют иностранные языки на русский и как он влияет на них, какие позиции удерживает в мире и как знание русского помогает в изучении других языков.

На наши вопросы ответила филолог, блогер-популяризатор русского языка @smolina_rus, член Ассоциации спикеров СНГ, программный директор компании «МосФорум» Мария Смолина.

 

— День русского языка отмечают в день рождения одного из самых значимых писателей в России — Александра Сергеевича Пушкина. Какие произведения Пушкина на ваш взгляд, Мария, лучше всего показывают красоту русского языка?

— О! Александр Сергеевич! Его стихи — огранка для русской речи: точность, лёгкость, выразительность. Если говорить о красоте языка, я бы выбрала «Евгения Онегина» — энциклопедию русской жизни и образец гармонии разговорной интонации с поэтической формой. А если говорить о внутренней музыкальности языка — «Пророк», «Памятник», «Я вас любил» — короткие, но невероятно мощные тексты, где каждый звук, каждое слово работает на смысл.

 

— Как русский язык повлиял на словарный запас соседних языков, например, белорусского или казахского?

— Русский язык действительно оказал заметное влияние на словари соседей — и не просто в виде отдельных слов, а на уровне моделей мышления, структуры речи, способов образования новых слов. Это естественный результат долгого сосуществования, тесных культурных и исторических связей. Русский язык в течение столетий активно взаимодействовал с языками соседей и, как это всегда бывает при тесном контакте, делился словами.

В белорусском языке русские заимствования проявляются на разных уровнях — от бытовой лексики до слов, образованных по русским моделям. Это не столько механическое заимствование, сколько процесс сближения: языки «смотрели друг на друга», развивались в диалоге. Плюс — оба славянские и потому очень близкие по структуре. Русский язык здесь во многом задавал темп, особенно в официальной, научной и медийной сферах, а белорусский чутко улавливал это влияние.

Казахский язык — другая история. Русские слова там тоже прижились, но они чаще всего адаптируются под местные звуковые и грамматические правила: так «бутылка» превращается в «бөтелке», «труба» — в «тұрба». Русский язык дал казахскому пласт терминов, связанных с бытом, техникой, транспортом, наукой, медициной — тем, что активно развивалось в советскую эпоху. Это влияние, кстати, видно не только в лексике, но и в синтаксисе и ритме фраз в разговорной речи.

И, конечно, не только белорусский и казахский: с русским языком долго «сотрудничали» и украинский, и таджикский, и киргизский, и многие языки народов России — удмуртский, якутский, тувинский и другие. Где-то влияние было поверхностным, где-то — структурным. Но везде оно оставило след.

Русский язык, по сути, стал таким лингвистическим мостом — он объединял, формировал единое пространство общения, и до сих пор это чувствуется.

 

— Спутник, бабушка, водка — русские слова, которые известны далеко за пределами России. Какие русские слова также стали международными? Почему именно они?

— Таких слов, на самом деле, немало. Причём это не просто переводимые термины, а настоящие культурные маркеры — слова, которые остались в других языках в своей русской форме, потому что обозначают нечто очень специфическое, узнаваемое, подчас символическое.

Ну, конечно, первое, что приходит в голову — vodka. Тут без шансов. Этот напиток настолько плотно ассоциируется с Россией, что слово давно стало самостоятельной валютой в разговоре о русской культуре — и в меню, и в песнях, и в анекдотах.

Второе по узнаваемости — sputnik. После запуска первого искусственного спутника Земли в 1957 году это слово мгновенно вошло в международный лексикон и стало символом технологического прорыва. Слово «satellite» в английском уже было, но «спутник» — это было что-то другое: и научная победа, и культурный шок, и политическое заявление.

Babushka — слово, которое, как ни странно, тоже покорило мир. Оно не просто значит «бабушка» — оно несёт с собой образ: заботливая, тёплая, с платочком на голове. В английском, кстати, это слово иногда означает и сам этот платок. Так язык работает: сначала приходит персонаж, потом — деталь костюма.

Есть и слова-политические хроники — perestroika, glasnost. Они зашли в мировые языки не как мимолётная новость, а как синонимы перемен, реформ, больших процессов.

А есть слова — как открытки: matryoshka, balalaika. Даже если человек никогда не держал в руках ни одну из этих вещей, он знает: это — Россия. Тут не нужна точность, важен образ.

Почему именно эти слова приживаются? Потому что они несут с собой уникальный смысл, который трудно перевести. Их не хочется «заменить» — их хочется сохранить, как культурную метку. И это, кстати, ещё одно доказательство того, что язык — не просто средство общения, а способ быть узнанным в мире.

 

— Какие языки больше всего обогатили русский? О влиянии французского, немецкого, английского, тюркского мы знаем из истории, но они же были не единственными, оказавшими влияние на «великий и могучий»?

— Русский язык всегда был открытым и восприимчивым. Он многое в себя впитывал и от этого только богател.

На бытовом уровне сильное влияние оказали тюркские языки: отсюда у нас такие слова, как сарай, стан. Греческий подарил лексику, связанную с религией и наукой: икона (через старославянский), логика, патриот. Из польского пришли слова, связанные с общественной жизнью — например, почта, забияка.

Французский язык дал нам изящество и моду — всё, что связано с одеждой, бытом и светскими манерами: пальто, меню, макияж. Из немецкого — пришли термины, связанные с техникой, армией и порядком: штаб, цех.

Сегодня, конечно, особенно активно влияет английский. От него — всё, что связано с технологиями, интернетом, бизнесом: стартап, контент, гаджет.

Каждый язык обогатил русский в свой период более чем достаточно. В какие-то века особенно активными были заимствования из французского, немецкого, тюркских языков — и мы сегодня даже не задумываемся, что многие привычные слова пришли оттуда. Сейчас на первом плане английский, но это не конкуренция, а отражение времени, явлений, тенденций. Русский язык всегда берёт то, что ему действительно нужно. Он впитывает, осваивает, переделывает — делает это не хаотично, а по своим внутренним законам. И в этом, пожалуй, одна из его самых чудесных его способностей.

 

— Как лингвист, часто сталкиваюсь с резким негативом в сторону англицизмов, иногда объективно неоправданным. Как заимствования из английского на самом деле меняют современный русский язык? Это хорошо или плохо?

— Если коротко — они его и расширяют, и раздражают. Иногда одновременно.

С одной стороны, заимствования — это как новые соседи: кто-то с классным рецептом печенья (типа стартап или флешка), а кто-то с громкой колонкой в три часа ночи (флексить, гостить). Современный русский, конечно, не первый раз сталкивается с наплывом языковых волн: в XIX веке были галлицизмы (заимствования из французского), в XX — германизмы, сейчас — англицизмы. Мы живём в эпоху, когда «репутационный риск» звучит привычнее, чем «угроза доброму имени».

Английские слова приходят в те зоны, где наш язык ещё не успел всё назвать: IT, маркетинг, урбанистика, мода, даже эмоции. Ну правда, попробуй быстро подобрать эквивалент слову вайб, особенно если «атмосфера» звучит как концерт в Доме культуры. А кринж? Ну, нет у нас для поколения, которое привыкло жить в мире быстрых существительных и глаголов, короткого, ёмкого и звучного аналога, чтобы сразу и по делу.

Но бывает и другое. Когда вместо «обсудим» говорят созвонимся на колл, вместо «отдохнём» — перезарядимся, а вместо «выступить» — перформить. Тут уже не обогащение, а корпоративный шаманизм. Ирония в том, что многие заимствования употребляются не по правилам английского, и не по-русски — получается третий язык, такой себе рунглиш.

Есть и социальный разрыв: старшее поколение от этих «флексеров» порой в полном дезориентейшн. И это не просто каприз. Действительно, появляются коммуникативные барьеры внутри одного языка.

Так хорошо это или плохо? Это как с острыми специями — немного придаёт вкуса, но, если переборщить, можно испортить всё блюдо. Главное — понимать, зачем ты это слово используешь. Есть ситуации, где «питч», «офер» и «бренд» звучат уместно. А есть те, где лучше сказать «предложение», «идея» и «репутация», и всем станет чуточку легче.

Я за гибкость и здравый смысл. Русский язык достаточно богат, чтобы не паниковать, и достаточно жив, чтобы впитывать новое. Главное — не забывать, кто мы, даже если у нас теперь есть deadline, networking и тренды.

 

— Есть ли в русском слова, которые мы считаем «своими», но на самом деле они пришли из других языков? Например, зонтик — из голландского, богатырь — из тюркского, но в это максимально трудно верится, ведь богатыри же Русь защищали!

— Есть, и их гораздо больше, чем кажется. Это абсолютно нормально: язык — живая система, и одна из его сильнейших сторон — способность заимствовать, ассимилировать и превращать чужое в органичное своё.

Вспомнился один случай на эту тему, произошедший со мной на патриотическом форуме. Я выступаю, атмосфера — серьёзная, темы — важные. И вдруг один участник с искренним возмущением, буквально с надрывом спрашивает:  «Почему вы употребляете иностранные слова? Зачем нам эти заимствования? Мы же русские! Мы же патриоты своей страны!» И тут мне пришлось мягко, но уверенно озвучить простую и страшную правду: слово патриот, которым так яро оперировал участник, не является исконно русским — это грецизм (πατριώτης — «земляк, соотечественник») Так же как демократия, риторика, академия и… логика. Вот такая лингвистическая ирония судьбы. Мы немного помолчали, и все всё поняли.

На самом деле, если посмотреть внимательнее, множество слов, которые нам кажутся исконно русскими, пришли из других языков. Причём давно, настолько давно, что уже полностью «обрусели»: огурец — из греческого (согласно «Этимологическому словарю русского языка» М. Фасмера), корни слова «сахар» ведут вглубь Индии, а «стакан», который мы ежедневно используем, пришел к нам из тюркских языков.

Так что, если подходить строго, «исконно русских» слов в нашем повседневном языке не так уж и много. Но это не недостаток — это богатство. Мы умеем принимать чужие слова, не теряя своей интонации, структуры, смысла.

Русский язык по-настоящему велик не потому, что он «чист», а потому, что он гибкий, устойчивый и удивительно восприимчивый. Он, как талантливый собеседник, умеет слушать, впитывать, а потом говорить своим, узнаваемым, сильным голосом. Вот это и есть подлинная лингвистическая самобытность.

 

— Мария, на ваш взгляд, русский язык помогает в изучении других славянских языков?

— Знание русского языка — это мощная база для освоения других славянских языков. Прежде всего потому, что у нас общие корни. Белорусский, украинский, русский — всё это восточнославянская группа, и схожесть между ними действительно колоссальна. Когда ты говоришь по-русски, тебе уже знакомы многие слова, грамматические конструкции, даже звучание — это даёт ощущение «узнавания» при первом же контакте с языком-соседом. Например, молоко, вода, дом — они звучат очень похоже в украинском, белорусском и русском, а значит, порог входа в язык становится гораздо ниже.

С западнославянскими языками: польским, чешским, словацким — связь тоже прослеживается. Конечно, отличий больше: другая орфография, фонетика, иной строй фраз. Но когда ты знаешь русский, у тебя в руках уже есть ключи. Например, слово chléb в чешском — это хлеб. Узнаётся? Узнаётся. Или noc — это ночь. И таких слов десятки.

Плюс есть такой феномен, как межславянский язык — искусственно созданный язык на основе общего, понятного всем славянам лексического фонда. И если ты говоришь по-русски, ты как будто автоматически понимаешь этот язык, пусть не в совершенстве, но на базовом уровне — точно.

Но, конечно, есть и ловушки. Так называемые «ложные друзья переводчика». Например, магазин в русском — это место, где что-то продают, в польском же magazyn — это склад, и, допустим, в чешском: слово mládenec означает «холостяк», а не «младенец», как мы могли бы подумать (хотя…есть, возможно, какое-то семантическое сходство — шутка).

Так что при всей близости языков внимательность никто не отменял. В целом, знание русского языка даёт отличный старт. Ты не идёшь в новый язык с нуля, ты уже находишь в нём себя.

 

— Резюмируя нашу беседу, как вы считаете, русский язык теряет или, наоборот, укрепляет свои позиции в мире?

— Тут всё не так однозначно. Если говорить о цифрах, то, по данным Государственного института русского языка имени А. С. Пушкина, в 2024 году на русском языке говорили чуть более 255 миллионов человек — это на три миллиона меньше, чем в 2020 году. Снижение небольшое, но оно есть. И это, конечно, связано и с глобальными политическими изменениями, и с миграционными процессами, и с тем, как трансформируются языковые предпочтения в отдельных странах.

Но при этом русский язык по-прежнему входит в топ-5 самых конкурентоспособных языков мира. Он остаётся официальным или рабочим языком в 15 международных организациях, и, что особенно важно, занимает шестое место в цифровом пространстве — по количеству интернет-контента. Так что да, вызовы есть, но и значимость языка остаётся очень высокой. И, пожалуй, главная задача сегодня — не столько бороться за цифры, сколько за качество языка и его ценность для будущих поколений.

 

Фото предоставлено Марией Смолиной